Дело в том, что реальный идеологический консенсус, который исповедует наша властная мерзотина, выражается одной фразой. «Мы НИКОГДА не допустим ни нового 1917, ни нового 1991 года».
То есть они не допустят в доставшейся им России никакой идейно мотивированной революции. Поскольку же революций они знают ровно две (про одну им вдолбили в школе и рассказали родители, вторую они видели, а отчасти и сами делали), то они и воспринимают их как рамку – слева 1917, справа 1991.
Все свои нехитрые эволюции режим проделывает в срединном пространстве между этими двумя столпами – то есть, в зависимости от того, какого года он в данный конкретный момент боится больше, режим шарахается от него сильнее. Так, на первых ельцинских «выборах» боялись семнадцатого года, а лет через десять, когда блажили про «оранжевую угрозу» - девяноста первого. Отсюда возникает впечатление, что режим «принял какую-то сторону». Да нет же. Шарахаясь от страшной оранжевой Сциллы, он всё так же боится краснобурой Харибды. И воюет он всегда на два фронта, просто иногда часть войск перебрасывается туда, где идут самые активные боевые действия. И, разумеется, больше всего он боится, что Сцилла и Харибда как-нибудь договорятся и сожрут его вместе. На каковой счёт приняты ну просто все возможные меры, и принимаются всё новые.
Это, в частности, объясняет бредовую – если смотреть с точки зрения именно идеологической – пропагандистскую стратегию режима. Например, откровенным разжиганием пряничного белогвадрейства-колчаковства – и столь же откровенной реставрацией брутально-советской сталинизьмы. «И многое прочее непонятное».
)(