Маленькая Гретхен опять проснулась в пять утра. И меня разбудила.
Конечно, ребёнок должен спать у кормилицы. Но наша Труди сейчас в Нойшвайншайзе, у неё умерла мать. А мы не столько ей платим, чтобы не отпустить на похороны матери.
Тут уже пришлось будить папеньку. Он спросонья зарычал, но когда услышал, что дочка плачет - сразу вскочил. Встал, уложил её на руки и пошёл гулять по комнате – туда-сюда, туда-сюда. Я так тоже делаю, но Гретхен лучше засыпает у папы на руках.
«Такой носик маааленький! Ушки такие слааааденькие!» - бормочет папенька, поддерживая ребёнка под попу.
Ну конечно. Ушки ему нравятся, они же в него. А вот носик мой. Вот было бы несчастье, если бы у девочки вырос папин шнобель. Но нет, Гретхен у нас красавица, взяла от родителей лучшее. Думаю, зря папа беспокоится насчёт её замужества. Ушлая девка сама прокрутится. Найдёт себе мужа. Я же вот нашла.
Папеньку нашего я очень люблю. Такой мужчина! Зверь! Правда, и нрав у него, как бы это сказать-то поприличнее, кобелиный. Я за этим слежу, конечно, чтобы не таскался по всяким там разным. Теперь-то он клянётся-божится, что ни-ни. Но я-то знаю, что он в это самое Нойшвайншайзе дорожку протоптал. Бегает к одной вдовушке. А может, и не к одной. Ничего-ничего, вот соберусь как-нибудь, дёгтем им ворота-то повымажу. Не разевай рот на чужой пирог! Не то горько станет…
«Ушки такие слааааденькие! Щёчки такие румяяяяные!»
( Read more...Collapse )
