* * *
Существуют две крайние точки зрения о том, откуда берётся «низовая» национальная культура, начиная щей да каши и кончая песнями-плясками.
Первая считается традиционной: «народ сам создаёт культуру». Типа – в течении веков народ как-то постепенно додумывался до платков, портов и косовороток, сочинялись (по строчке в год) народные песни и пляски, формировались приметы и обряды, ну и всё такое.
Вторая точка зрения стала относительно популярна в последние двадцать лет (хотя Науманн эту теорию выдвинул в тридцатые годы прошлого века). Согласно ей, народная культура представляет собой низкобюджетную адаптацию культуры господской. Типа – крестьяне подслушали, как господа поют, ну и сами начали петь на господский манер. Максимум, что они внесли своего – переврали слова, а потом заменили на понятные.
Я придерживаюсь не то чтобы средней, а, скорее, третьей точки зрения на этот вопрос. Причём могу её проиллюстрировать, благо у нас есть близкий по времени пример, о котором ниже.
Начнём с очерчивания той области, где заимствования у представителей высшей культуры вообще возможны. Для этого сначала отбросим то, что заимствовать у «господ» нельзя при всём желании.
Во-первых, есть элементы народной культуры, которые при всём желании нельзя заимствовать у высших классов, хотя бы потому, что у высших классов они отсутствуют, простите за каламбур, как класс. Ну нельзя подсмотреть у барина форму туеска для ягод, потому что барин за ягодами не ходит.
Во-вторых, есть чисто материальные ограничения. Бедные именно бедны – и очень многие вещи не могут себе позволить. Им приходится думать о том, о чём высшие классы не думают в принципе. Что накладывает.
Возьмём, например, такую вещь, как традиционная русская косоворотка. Штука, надо сказать, предельно функциональная. Боковой разрез – чтобы при работе в поле не выпадал и не болтался нательный крест. Ластовицы и подоплёка на плечах - чтобы их выпороть, когда они пропитаются потом и испреют, а вшить новые. И все эти детали – самое настоящее народное творчество, оно от необходимости, а «господского» там разве что узорчики, и то… Или, скажем, те же лапти – очень дешёвая, но малоноская обувка, явно народная не имеющая аналогов в «господской» культуре. Тут о заимствованиях из культуры высших классов говорить не приходится: людей НУЖДА УЧИЛА.
Кстати сказать, это обстоятельство делает «культуру низов» (причём именно самых бедных) интересной и привлекательной для всякого рода эстетических экспериментов. Сугубо функциональные вещи, дошлифованные до ума тысячами и десятками тысяч людей, легко поддаются вторичной эстетизации, а обратное не всегда возможно. Если кто не понял фразу: удобное легче сделать красивым, чем красивое – удобным. (Не случайно, кстати, ещё один источник вдохновения для модельеров - спортивная одежда; причина та же [1]).
Если в чём «господская» культура себя и может проявить в быту низших классов, так это во всяком «наряде» - то есть в декоре, украшательстве, всякой «избыточности». Которую, что особенно забавно, мы обычно и воспринимаем как «выражение народного духа». Для нас «народный костюм» - это прежде всего ПРАЗДНИЧНЫЙ народный костюм. А не бесформенные грязные тряпки, в которых мужик «работу робит», хотя они на самом деле куда интереснее и оригинальнее. То же самое касается еды, музыки и вообще всего «народного быта». Чем праздничнее, пышнее, ярче его проявления – тем больше вероятности, что они заимствованы из культуры высших классов.
Но и тут есть интересный момент, который заслуживает отдельного рассмотрения.
А именно. При трансляции артефактов «господской» культуры в ширнармассы они вульгаризируются.
Эта фраза кажется и банальной, и обидной – поскольку слово «вульгарный» сейчас понимается как «крикливый и безвкусный». Обида отчасти снимается напоминанием, что само слово «вульгарный» происходит от латинского vulgus, т.е. «низшие слои, толпа, ширнармассы». Вульгарное – это то, что любят эти самые массы.
А что же именно они любят и почему они любят именно это?
Прежде всего. У народа не только «лицо стёрто», но и восприятие притупленное. Что и неудивительно, так как тяжёлая жизнь учит «не обращать внимания» на всякие внешние раздражители, как отрицательные (это прежде всего), так и положительные. Поэтому, чтобы пробить «толстую кожу» человека из народа, раздражитель должны быть СИЛЬНЫМ. Народ любит «больше, ярче, громче». В общем, всё то, что называется «вульгарным».
Как это работает. Ежели простая баба увидела господское платье с какими-нибудь блёстками, она решит, что блёстки – отличная штука, но почему ж их так мало-то? Надо налепить их как можно больше, и чтобы они были покрупнее, чтоб чешуёй. Если это не блёстки, а «узорчик» - баба возмечтает о крупном горохе, и чтобы поярче, поярче, чтобы вырви глаз. Жёлтым горохом по синему полю, и ещё сверху размалевать красненьким – вот это будет кр-расота [2].
Примерно то же самое можно сказать и о всём прочем. Элементы господского декора народ если уж воспроизводит, то С УСИЛЕНИЕМ. То есть – БОЛЬШЕ И ЯРЧЕ.
Так что неудивительно, что какой-нибудь жемчужный гребень или заколка, подсмотренная бабой, расчёсывавшей волосы барыне, может разрастись до здоровенного «кокошника», расшитого бисером и стеклярусом.
Гребешок
Девушки в кокошниках ("кокошник" буквально – «гребень»)
И опять-таки – существует и обратный ход: «высокая» культура начинает интересоваться «низкой» и черпать оттуда идеи. Опошленные и вульгаризованные (но иногда очень любопытные) образчики «народной праздничной культуры» начинают использоваться в «высокой» культуре.
Фантазия на тему «русского народного костюма»:
княгиня Орлова-Давыдова на костюмированном балу 1903 года.
Добавим, что та же вульгаризация имеет место в отношениях «культурный центр – провинция». Скажем, знатные русские дамы «золотого века» пытались копировать французскую моду, но в лучшем случае опаздывали, в худшем – судили о ней по слухам и сплетням и одевались, с французской точки зрения, смешно и жалко, причём за счёт всё той же гипертрофии отдельных элементов наряда. Не знаю, где были выше турнюры и шире панье, но подозреваю, что не в Париже.
* * *
Вульгаризация высокой «господской» культуры прекратилась с появлением культуры массовой, то есть заранее рассчитанной на народное потребление. Естественно, она учитывает особенности народного вкуса, и прежде всего потребность в сильных раздражителях. Именно поэтому, например, на дешёвых маечках-футболочках обязательно нарисована какая-нибудь хрень (и чем дешевле маечка-футоболочка, тем гадостнее хрень), а вот чисто белую маечку-футболочку можно купить только дорого.
Но относительно недавно существовала страна, где с массовой культурой дело обстояло плохо – это СССР. Неудивительно, что именно в этой стране генезис «народной праздничной культуры» можно было наблюдать вживую.
Здесь можно было бы напомнить, например, историю появления «стиляжьей» моды. Собственно, это полная аналогия: городская молодёжь судила о «западных образцах» (которые осознавались «барскими») по фильмам и фельетонам в советской прессе. На увиденное накладывалось извечное народное желание «одеться в красненькое». В результате возникло пресловутое «стиляжество» - с розовыми пиджаками, сшитыми на руках, оранжевыми галстуками «пожар в джунглях», немыслимыми причесонами и т.п.
Особенно интересными здесь были, кстати, не стиляги как таковые – которые всё-таки что-то знали и к тому же старались расширять кругозор – а то, что происходило уровнем ниже. То есть – как «совсем простые» пареньки пытались украсить себя, ориентируясь на где-то подсмотренные культурные образцы.
Расскажу два эпизода, которые наблюдал сам.
В первом классе средней школы мой приятель Женя Дроздов посмотрел фильм про индейцев. Кино это не то чтобы перепахало его насквозь, но чувства затронуло. Особенно потрясли его индейские наряды – мокасины и бахрома на штанах. Бахрома его как-то особенно проняла. И вот однажды он вышел на гулянку в синих тренировочных штанах, обшитых по бокам этакими лампасами из золотистой бахромы – споротой, как потом выяснилось, с занавески. Бахрома также была нашита на задний карман штанов. Между золотыми нитями что-то призывно алело.
Мы все были поражены такой красотой, но особенно воодушевились, когда он гордо повернулся задом и раздвинул нити – и мы увидели пришитое к заднему карману криво вырезанное из тряпки сердечко. «Моё сердце закрыто чувствами», пояснил Дроздов эту символику.
Разумеется, я тогда не понимал, что наблюдаю акт культурогенеза, самозарождения «народной культуры». Не поняли этого и женины родители, которые тем же вечером, увидав всё это безобразие, устроили сыну ещё ту взбучку, в особенности за попорченную занавеску.
Второе явление из той же оперы случилось через год и тоже касалось штанов.
Дело происходило год спустя, летом, в селе Тарутино. Один местный парень, некий Антон – не сказать, что серый и необразованный, совсем даже наоборот, мы с ним познакомились в деревенской библиотеке, кстати, неплохой – откуда-то услышал о том, что в «далёком светлом мире» все носят какие-то особенные штаны, называемые «джинсами». И возмечтал о них. Информации о джинсах у него не было почти никакой, кроме той, что они какие-то особенные. Антон пытался что-то выяснить у меня, но я тогда учился во втором классе средней школы, про джинсы что-то слышал и даже видел их, но внятно объяснить, чем они так замечательны, я не мог, потому что сам не понимал. Помнил только, что они синие, и всё.
Тогда Антон стал собирать информацию сам, и кто-то сказал ему, что джинсы, оказывается, «на заклёпках» и «блестят». Про заклёпки он понял и решил сделать джинсы себе сам. А именно – утащил батины старые рабочие штаны, пробил их в разных местах множеством заклёпок, ну и заклепал. Для достижения же полного блеска он придумал совсем интересную штуку: добыл откуда-то кусочек ёлочной гирлянды с маленькими разноцветными лампочками и нашил это дело на штаны спереди, замкнув цепь на квадратную батарейку, которая лежала в кармане. Батарейка была с двумя контактами, длинным и коротким. Можно было прижать длинный контакт и лампочки начинали светиться.
Сразу скажу, что Антону ничего это не было – родители его эксперименты как-то проигнорировали, как и друзья-товарищи. Он какое-то время походил в этих «джинсах», но ни понимания не встретил, ни гонения не претерпел. В конце концов он их снял и стал ходить как все. Акт культурогенеза не состоялся, из искры пламя не возгорелось.
А жаль.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] То же самое касается не только одежды, но и вообще всех элементов «бедного» быта. Не случайно, к примеру, основой «экспортных» вариантов национальных кухонь стали именно блюда бедняков: простое и вкусное можно приготовить «с изыском», а сложное блюдо упрощать и жертвовать тонкостями (что для экспортных вариантов практически необходимо) бессмысленно, выйдет несъедобная дрянь. Потому-то итальянскую кухню весь мир знает по пицце.
[2] Кстати о «красном». Это слово когда-то обозначало просто «красивое», но потом стало указывать на совершенно определённый цвет. Который имеет то достоинство, что является самым ярким и раздражающим глаз – и тем самым радует. Вот только кого? Русский народ высказался на эту тему весьма определённо: «дурак красному рад» (вариант – «и дурак красному рад»). Смысл тут именно тот самый: дураку, чтобы порадоваться, нужен простой и сильный раздражитель, «тонкостей» он не замечает, потому что дурак.
Тут можно было бы ввернуть что-нибудь ехидное на советскую тему, но я не об этом.
)(
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →