Лжеюзеру
Ты знаешь, милый другъ: средь росскаго народа
Посланья сочинять воскресла древня мода;
На городъ ночь сошла, и шумъ движенья стихъ,
А я въ эпистолѣ оттачиваю стихъ, —
И пишетъ въ тотъ же часъ, враждебныхъ критикъ плановъ,
Народу и властямъ эпистолу Зюгановъ.
Чернильный брызжетъ токъ, торопится рука
Въ защиту росскаго вступиться языка:
«Ливановъ нашъ министръ въ злодѣйствѣ ненасытенъ,
Изъ всѣхъ народныхъ школъ имъ вычищенъ Никитинъ!
Плеяды пушкинской важнѣйшiй членъ Кольцовъ
Уже не числится средь росскихъ мудрецовъ!
Ливановъ врагъ страны, онъ врагъ роднаго слова,
Радищева изгналъ и запретилъ Крылова!
Да зналъ ли Гончаровъ, «Войну и миръ» пиша,
Что измельчаетъ такъ россiйская душа!
Разгромленъ самъ «Разгромъ», и генiальный Шолохъ
Ужъ не читается какъ должно въ нашихъ школахъ».
Писанiямъ его сочувствуетъ вполнѣ
При нимбѣ и усахъ iосифъ на стѣнѣ.
………………………………………………
Нѣмая темнота царитъ на стогнахъ града,
Но въ келiи одной затеплилась лампада.
Чернильный брызжетъ токъ, маститый iерей
Торопится писать въ защиту алтарей:
«Мы родину отъ бѣдъ вовѣки не избавимъ,
Пока iосифа достойно не прославимъ.
Не онъ ли Русь крестилъ въ семнадцатомъ году?
Не имъ ли гордый Шведъ разбитъ на невскомъ льду?
Не имъ ли пораженъ, гишпанецъ палъ со стономъ?
Не онъ ли алый стягъ воздвигъ надъ Вашингтономъ?
Не онъ ли въ космосѣ нашъ поддержалъ престижъ?
Не онъ ли взялъ Лицей и основалъ Парижъ?
Онъ церковь росскую ничуть не уничтожилъ,
Но мучениковъ сонмъ возвысилъ и умножилъ.
И естьли святъ Неронъ, iосифъ святъ вдвойнѣ:
Съ апостолами быть достоинъ наравнѣ.
Давно, давно пора, и чаю благотворнымъ,
Когда бъ рѣшили то присудствiемъ соборнымъ».
Писанiямъ его сочувствуетъ вполнѣ
При нимбѣ и усахъ iосифъ на стѣнѣ.
………………………………………………
Аврорѣ уступивъ пространство небосклона,
Дiана ужъ сошла въ морское влажно лоно;
Не дремлетъ ветеранъ; онъ боленъ, золъ и сѣдъ.
«Не любитъ родину, — онъ пишетъ, — мой сосѣдъ:
Онъ хипстеръ, онъ агентъ, онъ блоггеръ, онъ стартаперъ!
Будь воля, я бъ его въ тюрьмѣ на годы заперъ;
Но всяко надобно лишить его угла:
Квартирка бы его моею быть могла.
Такъ къ родинѣ любовь туда распространится,
Утратятъ свой кредитъ враги и заграница.
Писанiямъ его сочувствуетъ вполнѣ
При нимбѣ и усахъ iосифъ на стѣнѣ.
………………………………………………
Куда ни обернусь, хоть взглядъ мгновенный бросивъ, —
О Боже мой! Вездѣ, вездѣ одинъ iосифъ.
Душевный свой покой и нервы сберегу,
Изъ града душнаго въ пустыню убѣгу.
Россiйскiй нашъ народъ широкъ, и я бы сузилъ
И разрубилъ мечемъ противорѣчiй узелъ;
Но жизнь у насъ одна, а это суета,
И лучше избирать спокойныя мѣста.