Базовой эмоцией для англичанина – хотя и для американца, особенно «культурного» – является «взгляд на мир сверху». Назвать это презрением было бы не совсем правильно, так как презрение предполагает неприязнь. Скорее, это чувство, которое человек может испытывать к кошечке или собачке: ей можно умиляться, на неё можно сердиться, если зверушка плохо себя ведёт, но понятно же, что это anima vili, низшее существо, существующее для развлечения людей. Которого можно ласкать, тетешкать, гладить – именно потому, что в любой момент ему можно дать пинка, причём не обязательно даже «за что-то» - а просто под настроение. «Шмяк кота об стену».
Ну а теперь представьте себе, что вы относитесь именно таким образом к миру в целом, ко всем людям – и уж тем более к миру за пределами Англосаксонского Домена (Британии и США) и к иностранцам. Которые могут быть интересны (читай – «они нас забавляют»), скучны, противны, трогательны или даже героичны – но в любом случае мы смотрим на них сверху вниз. Как на смешных зверьков, которые «там внизу корячатся». Что может вызывать снисходительное умиление или снисходительное раздражение – но именно что снисходительное, «взгляд сверху» здесь первичен.
Достигается такое возвышение над сущим УНИЖЕНИЕМ всего сущего, нахождение в нём крупных, мелких и мельчайших несовершенств, на которые можно взирать с высоты. Неудивительно, что базовым жанром, основой, корнем английской литературы является САТИРА. То есть вся английская литература – это или прсото сатира, или завуалированная сатира, или попытка замаскировать сатиричность, нарисовать не карикатуру, а парадный портрет. Но даже самый парадный портрет, если его пишет англичанин, всегда исполнен приёмами, выработанными для издевательства и глумления. И, безусловно, изображающий всегда чувствует себя выше изображаемого. Если англичанин пишет панегирик какому-нибудь там Цезарю или Александру Македонскому, то всё равно остаётся впечатление, что он снисходительно похлопывает Цезаря по плечу - и хорошо ещё, если не по щеке.
Разумеется, жало английской сатиры может быть направлена и «на себя», на «своё общество». Но «себя» и «своё общество» тут нужно воспринимать сугубо в кавычках. Англичане могут сколь угодно тонко измываться над своим социумом – но при более пристальном рассмотрении всегда выясняется, что предметом глумления всегда оказывается девиация, отклонение от идеального английского образца, который сам по себе критике не подлежит. Например, излюбленная тема английской сатиры – это парвеню, мошенник, или просто человек, пытающийся хитростью пролезть в более высокое, чем ему подобает, общество, его временный успех и справедливое унижение в конце. Если бы «Ревизора» писал англичанин, то Хлестакова разоблачил и опозорил бы в последней сцене настоящий ревизор.
Если уж заговорили о русской литературе. Вне всяких сомнений, великая, русская лиреатура была изуродована при рождении гнусным самоедством – то есть привычкой издеваться над собой без кавычек. Трудно представить в мировой литературе автора гнуснее Салтыкова- Щедрина с его «городом Глуповым», написанным (буквально) с применением методов военной пропаганды: ТАК изготовляются тексты, имеющие целью деморализацию врага. Поэтому если целью английской сатиры, направленной на англичанина, всегда является отклонение какого-то англичанина от английского же образца, то над русскими принято издеваться именно за то, что они русские – а хвалить только в том случае, если они на русских непохожи, и именно за эту непохожесть. Положительный герой в русской литературе – это всегда «костанжогло», а не «иванов», ну или такой «иванов», который выглядит и действует как «костанжогло». «Мы смешны, гнусны и нелепы В КОРНЕ» - этим ядом русская культура была отравлена с самого начала. Увы нам, увы.
Но вернёмся к англичанам. Эта снисходительность, взгляд сверху, ощущается даже там, где вроде бы речь идёт о невинных вещах. Русский, особенно нынешний, не сможет написать даже про туристическую поездку или остановку в отеле с такой лёгкостью и изяществом, как англичанин – просто потому, что русский не способен легко и непринуждённо презирать. Поэтому русский путешественник не сможет написать фразу типа «мы остановились в очаровательном маленьком домике, хозяйка которого, милейшая, хотя и глуховатая фрау, украшенная двумя огромными бородавками на крыльях носа, почему-то считала, что умеет готовить яичницу с беконом: мы честно пытались рассеять её заблуждение, но не преуспели». Не сможет её даже начать, потому что даже той доли добродушного снисхождения, которая содержится в слове «очаровательный», у него в душе не наскребётся. Он будет на этот домик и фрау или молиться, или всерьёз разозлится на плохой сервис и напишет что-нибудь обиженное и раздражённое. Но в любом случае это будет позиция снизу.
Почему я об этом вспомнил, читая переписку Набокова с Уилсоном? Потому что там это очень видно. Набоков – гений; Уилсон – «влиятельный литературовед». Да, левак, советист, облизывал Ленина-Сталина и всячески рекламировал коммунистов как сокрушителей гадкой Российской Империи – с этим усё как полагается.Но всё ж таки литератор, и должен был бы понимать, с КЕМ ему посчастливилось общаться. Но Уилсон на Набокова он смотрит как на зверушку, хотя до поры до времени старался этого не показывать. Например, Уилсон постоянно пользовался консультациями Набокова по разным вопросам. Но при этом собственные мнения Набокова по любому вопросу для Уилсона значили меньше чем ничего, причём любые мнения – начиная от русской истории и русской политики, и кончая русским стихосложением. Также Уилсон слегка прикармливал Набокова - мог дать рекомендацию и т.п., всегда по мелочи. Но когда он решил, что смешной русский много стал о себе понимать – шмякнул его об стену, то есть написал уничтожительную критику набоковского перевода «Евгения Онегина», а потом, судя по всему, поспособствовал тому, чтобы Набокова никогда не выдвинули на Нобелевку (этого в тексте нет, но «как-то понятно»). А когда Набоков – который, естественно, был в ярости, - попытался хоть как-то наладить отношения, тот снисходительно посоветовал оскорблённому русскому дураку почитать его воспоминания о том, как он гостил у Набокова. Воспоминаньица были такие, что Вл. Вл. Полез на стенку от ярости – добрый гость выставил хозяев в самом издевательском виде. Причём безо всякой злобы, этого у Уилсона нет. Просто – «зверушка же, надоело с ней возиться – шмяк об стенку».
)(
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →