Поэт пытается создать не новый текст, а новый язык. Хотя бы на уровне словаря – чтобы те же вещи назывались по-другому. Метафора, например – это просто «новое означающее». Некоторые особенно удачные метафоры даже входят в словарь – как слово «медведь», например, или хлебниковский «самолёт».
Политик, наоборот, пытается изменить означаемое, а не означающее. Означающее для него маловажно, а вот вещи, лежащие под словами – важны. Причэм с точки зрения языка эти изменения могут казаться незначительными, на уровне применимости к ним тех или иных метафор. Например, слово «евреи» до возникновения Израиля были хорошей метафорой изгнанных скитальцев, а после – уже нет. «Италия» до Гарибальди была понятием географическим, а после него – политическим. Слово «рабочий» до появления маркизма и после его торжества означало очень разное.
Мне хотелось бы изменить – не очень сильно, на уровне применимости некоторых метафор - значение одного слова. Над этим я, собственно, и работаю. В условиях, когда сила, превосходящая меня в миллион раз, работает над той же задачей, только в другом направлении.